Шестнадцать лет – прекрасный возраст, время дискотек, мальчиков, первых поцелуев, модных тряпок и беззаботных клубных вечеринок за родительский счет? Как бы не так. Еще в начальных классах я решила, что обязательно рожу ребенка на стыке тысячелетий. И именно в пору самой безбашенной юности я случайно умудрилась осуществить задуманное – залетела во время месячных (а то ждала бы еще 1000 лет!) Поэтому вместо гулянок мне приходилось целыми днями баюкать дите, кипятить пеленки и сцеживать остатки молока из раздувшихся грудей.

 

Еще в роддоме я с волнением ждала молока. И оно пришло, но в таком количестве, что хватило бы пятерым новорожденным. Грудь набухла, стала твердой. Ну, думаю, сейчас польется. Не тут-то было. Когда боль стала нестерпимой, пришлось пожаловаться медсестрам. Они ставили меня спиной к стене, прижимали коленом, чтобы не сопротивлялась, и выдавливали из соска молоко. Я кусала до крови губы, кричала и даже царапалась – настолько ужасной была боль. Потом, измученная, падала на кровать и ревела.

Приносили кроху – белый тугой сверток, из которого торчало лишь сморщенное некрасивое личико с закрытыми опухшими глазами. Медсестры теребили малышку за щеки и подбородок, пытаясь разбудить. Она принималась плакать, но, найдя ртом сосок, тут же хватала его и вновь засыпала. При первом кормлении я, кажется, испытала оргазм: по телу мурашки, дрожь, потом при каждом посасывании я чувствовала, как сжимается влагалище, ноги непроизвольно напрягались и вытягивались… Тогда я кончила раньше, чем заснула дочь. А потом меня снова «пытали» – выдавливали то, что осталось недососанным.

Дома моя жизнь продолжилась по тому же сценарию, только медсестер заменила мама. И как назло, общаясь с весенними сквозняками, я подхватила мастит. Температура сорок, антибиотики и свернувшееся в груди молоко чуть не свели меня с ума. Моя грудь превратилась в кастрюлю, в которой доводилось до кипения детское питание. Я глядела на мир словно сквозь туман и с трудом узнавала дочь, присосавшуюся к здоровой сисе. Больную грудь снова цедили все, кто был рядом: мама, папа и младший брат. Даже муж принимал участие: пытался высасывать электро- и ручными молокоотсосами, пробовал ртом. Его злая щетина драла мой и без того потрескавшийся и кровоточащий сосок, намазанный зеленкой. И все же мы победили. Операционный стол меня так и не дождался.

 

На третьем месте по важности после ребенка и мужа стояли выпускные экзамены в школе. Слава богу и моей классной руководительнице, что мне дали доучиться. Таких «юных первородящих», как я, в нашей школе было четверо. Всех, кроме меня, отчислили. Вторым человеком, узнавшим о моей беременности, стала молодая учительница по алгебре, она же классная. Лет пять назад она вышла замуж и ждала ребенка, но случился выкидыш. Поэтому она отнеслась к моей беде как к счастью: заверила меня в том, что директор ничего не узнает, меня переведут на стационарное обучение, и в школе я буду появляться только для того, чтобы получить домашнее задание от учителей. А пока ходи, мол, как обычно. Но директор узнал, потому что посреди учебного года мой живот уже стал заметным. Моя «укрывательница» чудом не лишилась работы. Ее поддержали остальные учителя – пошли к директору и просили оставить меня, неразумную, в школе. Конечно, я же занимала первые места в олимпиадах и конкурсах, сочиняла стишки и рисовала стенгазеты. Тогда мне с трудом верилось, что все эти «плюсы» были ни при чем, и что на самом деле учителя меня просто любили.

За последний год я почерпнула школьных знаний больше, чем за десять лет. Умудрилась даже разобраться в злополучных химии и физике. Зубрила учебники, решала страшные задачи и являлась на контрольные во всеоружии. Учителя удивлялись: «Ну и зачем ты эти задания делаешь? Тебе сейчас по лесу гулять надо, дышать свежим воздухом!»

Увы, воздуху и без меня хорошо, а вот школу заканчивать надо. Объем заданий меня не смущал, пугали только ученики второй смены – сорванцы шухерные, вихрем носящиеся по коридорам, угрожая врезаться мне в живот.

Классная руководительница провожала меня до автобусной остановки и носила сумку с моими книгами. Экзамен по алгебре мы с ней тоже сдавали вместе: пока я решала задачи, она подсунула мне листок с ответами, опять рискуя потерять работу. Русичка долго пыталась отправить меня с экзамена домой, мол, напишешь и принесешь. Но я мужественно отказалась от этой привилегии, решив, что сверстники уважать перестанут. Летом я получила аттестат вместе со всеми, но единственный в жизни каждого человека выпускной вечер пропустила – иначе кто бы всю ночь баюкал новорожденную?

 

Муж-подросток глядел на меня круглыми от ужаса глазами. Он не мог понять, куда делся живот, и каким образом «оно» вообще из меня «вышло». Мы с дочерью были для него чем-то инопланетным. На выписку он притащил два букета, которые всучила ему мать. Один – мне, другой – акушерке.

А поскольку обе его женщины теперь были «не от мира сего», и понять их заботы было слишком сложно, мужчина тихонечко отстранился. Утром он уходил в институт, потом шел обедать к маме, где до вечера смотрел телек и возвращался «в семью» только на ночь, спать. Он, конечно, устроился на работу сторожем и получал в месяц 1500 рублей, но этого не хватало даже на памперсы. Помочь по хозяйству? Он удивлялся такой просьбе и убегал под родительскую крышу. К слову, после развода он стал уделять нам гораздо больше внимания.

У меня тоже голова была не на месте. После родов и истории с молоком самым страшным мне тогда казалась физическая близость, о которой снова начал мечтать юный папа. Я думала: «Как можно туда, откуда «вышел» наш младенец, любимый ангелочек, засунуть эту мерзкую мужскую плоть, приносящую женщинам столько мучительной боли! Пусть себе теперь суют и сами рожают. Тем более, что «там» все разодрано и не скоро заживет». Глупости, конечно. Но это был сильный психологический барьер, даже не барьер, а целая стена. И то, что секс у меня был ежедневным с четырнадцати лет, не являлось аргументом.

Месяца через полтора после родов муж взял меня силой, пока я спала. И это «страшное» «занятие любовью» в полудреме было, пожалуй, лучшим за пять лет совместной жизни.

 

Я оптимист и привыкла искать в жизни «наполовину полные» стаканы. В первые месяцы жизни малышки мой мозг заслуженно отдыхал: ни книг, ни общения с умными людьми. Только прогулки в компании полоумных мамашек, которые обсуждают лишь насущные темы вроде «мы сегодня какали два раза», «грудь мы сосем плохо», «а у нас вылез первый зуб». И это вечное «мы», олицетворяющее единство мамы и младенца, долгое время не резало мне слух, наряду со словами позвОним, порешали, в Сочах. Спокойно воспринимались также рассказы о проделках мужей или любовников, которых собеседницы никогда не называли по имени, а лишь гордым словом «мой». И неудивительно, что в таком кругу я стала тупеть. Опомнившись, начала заниматься с репетиторами и поступила в институт.

Все, что произошло со мной в тот год, я до сих пор воспринимаю, как внезапно упавшее на меня небо. Впоследствии мне понадобилось немало сил, чтобы поднять его и «повесить» на место. Так мое тело и дух привыкли к сверхъестественным для подростка нагрузкам, я стала более выносливой, менее ленивой и теперь, кажется, могу приспосабливаться к любым условиям. Материнство, настигшее меня внезапно, ускорило процесс моего взросления. Глядя на беспечных сверстников, я осознаю, что все мы дети до тех пор, пока не станем родителями.